Князь Юрий Всеволодович — трагическая фигура русской истории. Это последний из великих князей владимиро-суздальских, последний правитель могущественной и процветающей, независимой Владимирской державы. Той самой, о которой спустя несколько лет после его смерти напишет безвестный русский книжник, свидетель страшного монгольского нашествия на Русь, автор «Слова о погибели Русской земли» — признанного шедевра древнерусской литературы:
О светло светлая и украсно украшена земля Русская! И многими красотами удивлена еси: озёры многими удивлена еси, реками и кладязьми местночтимыми, горами, крутыми холмы, высокими дубравами, чистыми польми, дивными зверьми, различными птицами, бесчисленными городами великими, сёлы дивными, винограды обительными, домы церковными и князьми грозными, бояры честными, вельможами многими — всего еси исполнена земля Русская, о правоверная вера христианская!
И далее — о могучих и благородных правителях этой благословенной земли:
Отселе до угор и до ляхов, до чехов, от чехов до ятвягов, и от ятвягов до литвы, до немец, от немец до корелы, от корелы до Устюга, где обитают тоймичи поганые, и за Дышащим морем, от моря до болгар, от болгар до буртас, от буртас до черемис, от черемис до мордвы — то всё покорено было Богом христианскому языку поганские страны — великому князю Всеволоду, отцу его Юрию, князю Киевскому, деду его Владимиру Мономаху… А литва из болота на свет не показывалась, а угры твердили города каменные вратами железными… а немцы радовались, далече будучи за Синим морем…
И в те дни беда христианам — от великого Ярослава и до Владимира, и до нынешнего Ярослава, и до брата его Юрия, князя Владимирского…1
Юрий, князь Владимирский, брат «нынешнего Ярослава», того, при котором, видимо, и писались эти строки, и есть герой нашего повествования. Автор «Слова о погибели Русской земли» создавал идеализированный, сильно приукрашенный образ державы Юрия и его предшественников на владимирском и суздальском престоле — прадеда Владимира Мономаха, деда Юрия Долгорукого, отца Всеволода Большое Гнездо (а мы добавим к ним ещё и дядю, Андрея Боголюбского). Но общие контуры, намеченные им, различимы: «светло светлая и украсно украшенная» Владимиро-Суздальская Русь и в самом деле была исполнена богатством и славой, бесчисленными городами и дивными сёлами, церквами и монашескими обителями, и слава о её грозных князьях расходилась далеко по свету. Договорные отношения связывали владимирских князей и с венгерскими («угорскими») королями, и с польскими («ляшскими») и чешскими князьями, которые, конечно же, не только «твердили» каменные стены и железные врата своих городов, отгораживаясь от покушений на свои земли, но и сами не раз вторгались в западные пределы Руси, сажая своих ставленников на княжеские престолы — например в Галич, — и всё же должны были считаться с великим князем Владимирским и теми из русских князей, кто пользовался его покровительством. Через своих ближайших родичей владимирские «самодержцы» стремились держать в повиновении Новгород, чьи дружины и в самом деле ходили в дальние походы, в том числе и в «чудские» (эстонские) земли, где их противниками оказывались немецкие рыцари Ливонского ордена, как раз в эти годы устанавливавшие свою власть в Прибалтике. Конечно, и «немцы», и «чудь», и «литва» и сами нападали на новгородские земли, так что подконтрольная Новгороду территория неуклонно сужалась, делая мир и с «немцами», и с «литвой» насущной задачей правителей Новгорода и стоящего за их спиной великого князя Владимирского. Воевали новгородцы и в землях «корелы», и ещё дальше, у Белого («Дышащего») моря. Ещё отец Юрия Всеволод поставил на реке Сухоне, против слияния её с рекой Юг город Устюг — оплот русского влияния на Севере, а самому Юрию не раз приходилось воевать и с волжскими болгарами, и с воинственной мордвой, и с черемисами (предками нынешних марийцев), хотя все эти земли никогда не были покорены ни им, ни его предками.
Словом, повторюсь, перед нами некий идеальный, во многом вымышленный образ державы князя Юрия Всеволодовича и его предков. Но слишком силён был контраст между прошлым и настоящим, чтобы прошлое это не окрашивалось в самые радужные цвета и не казалось лишённым каких бы то ни было тёмных оттенков…
Сегодня мы отделены от эпохи князя Юрия Всеволодовича уже не годами и не десятилетиями, а многими столетиями. Но в чём-то наш нынешний взгляд на его эпоху близок к тому, о чём писал автор «Слова о погибели Русской земли». Ибо гибель князя на берегу реки Сити восемь веков назад навсегда разделила историю России надвое: на домонгольскую и послемонгольскую. И мы, как и автор «Слова…», принадлежим ко второму, послемонгольскому её периоду. А потому эпоха великого князя Юрия Всеволодовича и его предков для нас — какая-то иная цивилизация, неведомая или не до конца понятая нами. А ведь время самого Юрия — это одновременно и расцвет домонгольской Руси, и её крушение, произошедшее стремительно, всего за несколько лет. А если говорить о Владимирской Руси — то в считаные недели, за два с небольшим месяца…
Великий князь погиб 4 марта 1238 года. Меньше чем за месяц до него, 7 февраля того же года, в сожжённом Владимире погибла вся его семья: жена, трое сыновей, дочь, внучки, снохи. Обезглавленное тело Юрия было найдено среди множества других мёртвых тел на месте побоища на реке Сити и перенесено сначала в Ростов (куда потом принесли и отрубленную голову князя), а затем, спустя почти два года, — в стольный Владимир. Князя похоронили в очищенном от трупов и заново освящённом Успенском соборе. Тем, кто уцелел, надо было хоронить погибших, восстанавливать сожжённые города и сёла, освящать осквернённые храмы, а на это требовалось время. Но главное, надо было учиться жить в новых обстоятельствах, под пятой жестоких завоевателей…
Всё это уже не имело никакого отношения к личности великого князя Юрия Всеволодовича. Он остался в предыдущей эпохе. И гибель его лишь обозначила масштаб произошедшей трагедии.
Соответственно, и взгляд на князя оказывался двойственным: с одной стороны, он принял смертную муку вместе с людьми своего княжества, в какой-то степени за людей своего княжества — и в этом своём качестве мог почитаться (и почитается!) как мученик и страстотерпец. А с другой — именно он оказался невольным виновником случившейся трагедии, не уберёгшим своих людей от гибели.
Эту двойственность мы ощущаем уже в летописных рассказах о гибели князя. Читая книгу, можно, например, сравнить почти современное событиям свидетельство Новгородской летописи — и записанный несколько позднее, но тоже в XIII веке, рассказ Суздальской (Лаврентьевской): говоря о поведении князя во время нашествия Батыя и о его гибели на Сити, они очень по-разному расставляют акценты. Или, в ещё большей степени, вопиюще противоречащие друг другу повествование Степенной книги царского родословия, прославляющее Юрия как святого и благоверного князя, — и донельзя очерняющую его злую легенду, приведённую в одной из редакций Жития современника Юрия, святого князя-мученика Михаила Черниговского (оба эти текста, принадлежащие XVI столетию, помещены во второй части книги).
Да и по сей день отношение к князю различается — порой кардинально. Люди воцерковлённые почитают его как мученика и святого, и к его гробнице во владимирском Успенском соборе всегда стоит очередь желающих приложиться к его мощам. Другие видят в нём прежде всего незаурядного политика, третьи — рыцаря, пожертвовавшего жизнью ради родной державы. Но есть и те, и их немало, для кого князь Юрий — лишь слабовольный и трусливый правитель, более пекущийся о собственном благе и не способный предвидеть будущее хотя бы на один шаг вперёд…
Но нашествие Батыя и гибель на реке Сити — далеко не единственные сюжеты в биографии великого князя, заслуживающие внимания. Не будем забывать о том, что князь был основателем Нижнего Новгорода — города, которому суждена была великая судьба. А такое — историческая прерогатива далеко не каждого правителя! Поздняя легенда приписывает Юрию основание ещё одного города, носящего его имя, — Юрьевца Повольского (ныне Юрьевец Ивановской области). В XVII веке князь Юрий (или, правильнее, согласно церковной традиции, Георгий) Всеволодович был причислен к лику святых — между прочим, последним перед великим Расколом Русской церкви, что объясняет особое почитание его приверженцами старого обряда. И именно в старообрядческой среде возникла легенда об основании им ещё двух городов-призраков древней Руси — Малого и Большого Китежей. Так князь приобщился и к сказочной, или, если угодно, эсхатологической, истории Руси, связанной с ощущением близящегося конца света. В легенде о граде Китеже, равно как и в знаменитой опере Римского-Корсакова на ту же тему князь Георгий предстаёт перед нами совсем в другом образе, в котором едва различимы черты подлинного владимирского правителя XIII столетия.
Предлагаемая вниманию читателей книга — далеко не первая посвящённая князю Юрию Всеволодовичу. Биографические книги и очерки о нём выходили и прежде, ещё в позапрошлом веке (написанные, правда, большей частью в чисто житийном, агиографическом ключе), и в недавнее время, когда в свет вышли сразу несколько исследований, выполненных на самом высоком научном уровне2.
Так нужна ли ещё одна книга о нём? Думаю, что сведéние воедино всех имеющихся в нашем распоряжении источников, рассказывающих о великом князе, его объёмный портрет на фоне Руси его времени будут в любом случае не лишними. Ибо история Юрия — это, повторюсь ещё раз, последний акт истории домонгольской Руси. И картина её трагического крушения без фигуры князя, без осознания масштаба его личности и уяснения особенностей его внешней и внутренней политики оказывается неполной и непонятной для нас.
При этом автор ни в коем случае не берётся выносить какой-либо приговор князю — не важно, обвинительный или оправдательный, не берётся судить, чего больше — позитивного или негативного — было в его политике: ни тогда, когда он только шёл к власти в жестокой борьбе со своим старшим братом, ни когда выступал в качестве правителя Владимирского княжества, ни тогда, когда, как мог, сопротивлялся нашествию Батыя. Выносить приговор историческому лицу — вообще не в компетенции историка. Свою задачу автор видел в другом: попытаться более или менее объективно взглянуть на своего героя через призму сохранившихся источников при здравой оценке каждого из них, при понимании того, к какому времени и к какой исторической среде они принадлежат.
Первая и основная часть книги построена как подробная, год за годом, хроника пятидесяти лет жизни великого князя. Она основана на выдержках из подлинных исторических документов, как русских, так и иноязычных. Юрий редко выбирался за пределы Владимиро-Суздальского княжества. Тем не менее о нём было известно и в далёких от Руси странах — как на латинском Западе, так и на Востоке: в Персии и даже Китае. Правда, собственное имя князя иностранные источники называют редко — только в связи с его трагической гибелью, воспринимаемой как гибель всей его державы. Русских источников, конечно же, намного больше. Но и они, признаемся, не слишком разнообразны. Прежде всего, это летописи — бесценный кладезь наших знаний о древней Руси. В первую очередь следует назвать наиболее ранние из них — так называемую Лаврентьевскую (она была составлена монахом Лаврентием в 1377 году, в основе же её лежит Суздальская летопись начала XIV века, вобравшая в себя более ранние летописные своды) и Новгородскую Первую старшего извода (её первая, древнейшая часть, доходящая до 1234 года, переписана в конце XIII века; вторая — во второй четверти XIV века); они чаще других используются в книге. Стоит сказать, что ко времени княжения Юрия Всеволодовича летописи всё явственнее приобретают официальный характер и выражают интересы заказчика — того или иного церковного иерарха или князя. Читая летописи, можно увидеть, насколько по-разному освещаются в них одни и те же события из жизни Юрия и Руси его времени. Это относится и к тем же Новгородской Первой и Лаврентьевской, и к другим: южнорусской по своему происхождению Ипатьевской (Киевской и продолжающей её Галицко-Волынской) и созданным в Северо-Восточной Руси так называемой Радзивиловской, Летописцу Переяславля Суздальского, Московскому летописному своду конца XV века. Исследователи русского летописания выявляют в них фрагменты летописных сводов, составленных в окружении самого Юрия и его ближайших родственников, братьев и племянников. Так, в составе Лаврентьевской летописи сохранился летописный свод старшего брата Юрия, великого князя Константина Всеволодовича, и его сыновей; Летописец Переяславля Суздальского включает в себя летопись младшего брата Юрия, Ярослава Всеволодовича; фрагменты летописания самого Юрия Всеволодовича находят в составе Московского летописного свода конца XV века.
Но это именно фрагменты, особенно если говорить о летописании Юрия Всеволодовича. А потому и фигура великого князя «расплывается» в массиве летописных сведений. Личность Юрия Всеволодовича вообще проявляется не слишком ярко — даже на фоне его современников, например, младшего брата Ярослава. Юрий меньше воюет, чем брат, больше времени проводит в своём Владимире на Клязьме, реже ходит в походы. Хорошо это или плохо для его подданных, сказать трудно — может быть, и хорошо. Но для биографа — однозначно плохо.
Уникальные сведения о Юрии Всеволодовиче и событиях его времени содержатся и в других летописных сводах XV—XVI веков, и они, конечно, тоже представлены в книге. Равно как и сочинения, написанные в других жанрах, — а это жития современных ему русских святых, послания церковных иерархов и т. д. Тексты памятников, в том числе и древнерусских, приведены, в основном, в переводе на современный русский язык. В тех случаях, когда имя переводчика не указано, перевод выполнен автором. Все приведённые в книге цитаты снабжены указанием на источник, из которого они извлечены (первая цифра в скобках). Полный список источников и исследований дан в конце книги.
Вторая часть книги посвящена тому, как менялся со временем взгляд русских книжников на Юрия (Георгия) Владимирского — святого благоверного князя-мученика и героя позднейшей легенды. В качестве приложения в эту часть книги помещены некоторые тексты или фрагменты текстов, наиболее интересные, на взгляд автора. Знакомясь с ними, можно увидеть, как далеко отстоит образ князя — героя Жития или Китежской легенды — от того образа, который вырисовывается из пускай и скудных летописных известий о нём. Однако таков закон жанра. В истории так бывает всегда, когда речь идёт о героях из нашего далёкого, а порой и недавнего прошлого. Но в том-то и дело, что и реальный владимирский князь, и его легендарный, даже сказочный образ сосуществуют в нашей исторической памяти на равных. И различить их порой очень непросто.
Удалось ли сделать это автору книги? Судить об этом читателю.
16+
Редактор С. В. Карпова
Художественный редактор А. С. Козаченко
Технический редактор М. П. Качурина
Корректоры Т. И. Маляренко, Г. В. Платова
Издательство АО «Молодая гвардия»
http://gvardiya.ru
Электронная версия книги подготовлена компанией Webkniga.ru, 2022
МОСКВА
МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ
2022
Памяти отца, Юрия Всеволодовича Карпова
1. Цитируется в переводе по изданию: Библиотека литературы Древней Руси. Т. 5: XIII век. СПб., 2005. С. 90 (подг. текста Л. А. Дмитриева). См. также: Бегунов Ю. К. Памятник русской литературы XIII века «Слово о погибели Русской земли». М.; Л., 1965. С. 154—157 (издание обоих сохранившихся списков), 182—184 (реконструкция текста).
2. Сиренов А. В. Путь к граду Китежу: Князь Георгий Владимирский в истории, житиях, легендах. СПб., 2003; Кузнецов А. А. Владимирский князь Георгий Всеволодович в истории Руси первой трети XIII в. Особенности преломления источников в историографии. Нижний Новгород, 2006; он же. Князь великий Георгий — основатель Нижнего Новгорода. Нижний Новгород, 2017. Впрочем, по-настоящему биографической можно назвать лишь последнюю книгу.
3. То есть в Рождественский пост, начинающийся 15 ноября (заговенье — 14 ноября, на память апостола Филиппа).
4. В Ипатьевской (Киевской) летописи известие это помещено в статье под 6695 годом по эре от Сотворения мира (которая в обычных случаях, при использовании так называемого мартовского стиля, отличается от нашей, от Рождества Христова, на 5508 лет для марта — декабря и 5507 для января — февраля). Однако статья Ипатьевской летописи носит сложный характер. В ней объединены события как 1187/88-го, так и 1188/89 годов от Р. Х. В Лаврентьевской (Суздальской) летописи о рождении четвёртого сына великого князя Всеволода Юрьевича сообщается в статье под 6697 годом по эре от Сотворения мира (27. Стб. 408), но здесь использован так называемый ультрамартовский стиль (начинающий год на полгода раньше византийского сентябрьского, в отличие от мартовского, чаще используемого в летописи, который начинал год на полгода позже сентябрьского), и, в соответствии с ним, рождение Юрия должно быть отнесено к осени (ноябрю) 1188 года нашей эры (69. С. 83—84, 203; ср. С. 315, прим. 76).
5. Ясы, или асы, аланы, — предки нынешних осетин, жившие в те времена на Северном Кавказе и в Подонье.
6. Разумеется, не заслуживают доверия «избыточные» известия Тверского летописного сборника (XVI века) о том, что Мария была «приведена ис Чех не крещена», но крещена лишь во Владимире (36. Стб. 301), равно как и наименование её отца Шварна «чешским князем» (Стб. 237) или даже «чешским королём» (Стб. 290).
7. Данная статья Лаврентьевской летописи датирована 6700 годом от Сотворения мира. Однако летописец продолжает пользоваться ультрамартовским стилем, так что названный год соответствует 1191/92-му от Р. Х. (69. С. 84).
8. Из летописей известно лишь иноческое имя, которое вдова Константина приняла после смерти мужа, — Агафья. Крестильное же имя супруги Константина Всеволодовича — Мария — стало известно совсем недавно по изображению святой Марии на принадлежавшей ей печати (70. С. 15—20).
9. В Лаврентьевской летописи — под 6708 годом от Сотворения мира. Но здесь по-прежнему использован ультрамартовский стиль. Новгородская Первая летопись сообщает о посольстве во Владимир под 6707 годом, называя точную дату приезда юного Святослава в Новгород — 1 января 1200 года (22. С. 44).
10. Святому Спасу посвящён главный собор Переяславля-Залесского.
11. Святому Михаилу был посвящён главный храм Переяславля-Южного (ныне город Переяслав, бывший Переяслав-Хмельницкий, на Украине).
12. В рукописи (ошибочно?): «отец его духовный».
13. «…А всея болести ея 8 лет, наставше 9-му лету, поиде к Богови» (43. С. 161; 45. С. 126); в других летописях речь идёт о семи годах болезни (27. Стб. 425; 47. С. 289). Считать надо не наши январские годы от Рождества Христова, а древнерусские от Сотворения мира. Рождение сына Ивана датируется серединой 6706-го мартовского или самым концом сентябрьского; пострижение и кончина Марии — первыми днями мартовского 6714-го. Это действительно начало «девятого лета»; если же считать сентябрьскими годами, то можно сказать, что и начало «восьмого».
14. Что касается графической системы «Суздальского змеевика», в которой отразились диалектные особенности юго-западных областей древней Руси (76. С. 552), то это само по себе не противоречит гипотезе о его происхождении из Северо-Восточной Руси — слишком сильны были связи между двумя регионами, начиная со времён Юрия Долгорукого, в том числе и в интеллектуальной сфере. Серьёзнее утверждение о том, что имя «Миославля» (?), читающееся в надписи на медальоне, является формой наименования жены (Марии?) по мужу (76. С. 558—561). Сомневаюсь, однако, что наименование по мужу могло восприниматься как мирское имя («в мире же Миославле (?)»), равно как и безымянное выражение «старшая дочь» («с старейшею дочерью») не может быть «мирским именем». Поэтому думаю, что выражение «в мире же Миослава (Миославле?)» относится всё же к Христине, но не к Марии, а двойственное число («рабома своима») имеет в виду Марию и Христину-Миославу (или Миославлю).
15. Название «Суздаль» надо понимать здесь в расширительном смысле, не как город, но как область — Владимиро-Суздальское княжество. В Летописце Переяславля Суздальского сказано точнее: «Пришёл Ярослав из Русского Переяславля с женою своею во Владимир Суздальский к отцу своему великому князю Всеволоду» (45. С. 127).
16. То есть Масленицы.
17. Мефимон (от греч. μεφ’ ήμών — «С нами [Бог]») — так называлась в древней Руси вечерняя служба на Сырной и Первой неделе Великого поста. Как отмечают исследователи-астрономы, кольцеобразное солнечное затмение, случившееся в этот день, описано в летописи довольно точно (131. Кн. 1. С. 115—116).
18. «Кир» по-гречески значит: «господин». Почему это прозвище-титул пристало к князю, неизвестно, но летописи называют Михаила только так.
19. Отец Мстислава Мстиславича, князь Мстислав Ростиславич Храбрый (ум. 1180), неоднократно княжил в Новгороде и был одним из любимых новгородцами князей. Погребён в новгородском Софийском соборе.
20. Что это за местность или река, неизвестно.
21. Мстислав приходился Всеволоду троюродным внучатым племянником и признавал себя «младше» Всеволода в княжеской иерархии — «сыном» по княжеской терминологии того времени. Соответственно, Всеволод был для него «отцом».
22. Хотя высказывались и другие предположения. Так, под Голубино предлагалось понимать село близ Ясенева, ныне в черте Москвы (127. С. 285; что, впрочем, маловероятно, ибо Юрий двигался от Владимира и не мог оказаться в Москве до встречи с противником: Там же. С. 186); или же село на реке Выдре, правом притоке Северки на юге Московской области (122. С. 184).
23. Автор Летописца Переяславля Суздальского, напротив, называет Ярослава среди сыновей, присутствующих при погребении отца (45. С. 129).
24. Гробница князя Всеволода Юрьевича вскрывалась неоднократно в связи с попытками его канонизации в XVII—XIX веках, после чего, по словам историка советского времени, стала использоваться как «место свалки костей, потревоженных при ремонтах собора». В последний раз гробница князя была обследована в 1934 году (см.: 132. С. 278—287).
25. Заголовок приписан позже на полях рукописи.
26. Река Ишня впадает в озеро Неро. Она протекает недалеко от Ростова, как бы прикрывая город с юга и запада.
27. Что это за боярин, неизвестно. Более он в летописях не упоминается.
28. Князь Роман Глебович, старший из рязанских князей; как и его родичи, он оказался во владимирском плену ещё в сентябре 1207 года, сразу после начала Рязанской войны.
29. В Московском летописном своде: «черно»; «чермно», то есть «красно» (что, видимо, правильнее) — из Воскресенской (31. С. 119).
30. Как отмечают исследователи: астрономы, здесь, по всей вероятности, описывается оптическое явление, получившее название «гало», — возникновение околосолнечного касательного полукруга, как бы прикрывающего солнце (131. Кн. 1. С. 147—148).
31. Современный Волоколамск.
32. В Летописце Переяславля Суздальского в данном случае, как и в предыдущей летописной статье, использован ультрамартовский стиль (69. С. 103, 349).
33. Село недалеко от Ростова, на противоположной стороне озера Неро. В летописном рассказе далее упомянуты реки Усия и Уза, но что имеется в виду, неясно.
34. Владимирский монастырь Рождества Богородицы. В рукописи ошибочно: «Святого Рожества Господа нашего Исуса Христа».
35. Это последняя летописная статья, на которой Летописец Переяславля Суздальского обрывается. («Се же бысть лето високостное» — последние его слова, не вполне подходящие к 1214 году, отнюдь не високосному.)
Каменный ростовский Успенский собор обрушился ещё в 1204 году. Строился новый собор очень долго, простоял неосвящённым почти 20 лет и был освящён лишь в 1231 году при сыне Константина ростовском князе Васильке Константиновиче.
36. В одном из списков Патерика вместо слово «съпрестолник» читается: «наместник» (1. С. 102, прим. 7).
37. То есть в обе части Владимиро-Суздальской епархии.
38. 1 февраля в 1214 году пришлось на субботу мясопустной недели — последней перед Великим постом. «Змеями» в древней Руси именовали метеоры. Гром, слышанный «по заутрени», замечает исследователь, позволяет думать, что то была не февральская гроза, а «результат взрыва аэролита» (131. Кн. 2. С. 251—252).
39. Чудь — эсты (нынешние эстонцы). Чудь Ерева (Эрева) — одно из эстских племён, живших по побережью Финского залива. Упомянутый ниже город Воробьин — замок Варболэ в центральной части Эстонии.
40. То есть своей дружине.
41. Всеволод Борисович — сын киевского князя Мстислава-Бориса Романовича Старого; Давыд — вероятно, брат Мстислава Удатного (а также его брата Владимира, впоследствии князя Псковского; впрочем, см. ниже).
42. Здесь соединены единицы немецкой и русской денежных систем. В данном случае, вероятно, 1 марка равнялась 1 ногате и составляла 1/20 новгородской гривны (19. С. 162). Соответственно, Мстислав взял с жителей крепости 7 килограммов серебра. Заметим, что, по сведениям того же Генриха, это почти вдвое больше, чем после успешного похода на Медвежью голову двумя годами раньше (19. С. 119).
43. Скудельница — братская, общая могила.
44. Вспомним, что князь Мстислав Мстиславич признавал себя «сыном» Всеволода Большое Гнездо. Однако к подлинному сыну Всеволода Ярославу он обращается не как к «брату», но как к «сыну», то есть заведомо младшему в княжеской иерархии.
45. 13 февраля.
46. Традиционно князь Владимир Псковский считается братом Мстислава Мстиславича (хотя прямо об этом летописи не говорят и отчество князя не называют). В последнее время, однако, на этот счёт высказаны сомнения (79. С. 714—715). По мнению польского историка Д. Домбровского, Владимир Псковский и его брат Давыд Торопецкий были сыновьями прежнего новгородского князя Ярослава Владимировича (79. С. 631—642, 653—658).
47. Впрочем, высказано и иное мнение, согласно которому все дополнения, читающиеся в распространённой редакции Повести о битве на Липице, представляют собой плод сочинительства новгородских книжников XV века (100. С. 182—333; 99. С. 115—138). Однако столь критический подход к источнику кажется чрезмерным.
48. Бродники — обитатели южнорусских степей (от Подунавья до Подонья), предшественники казаков. Они не единожды принимали участие в войнах того времени, причём не только на стороне русских князей, но и на стороне врагов Руси. Упоминаемые ниже городчане — жители Городца Радилова на Волге, выступавшие, вероятно, обособленно от ратников из других суздальских городов. Автор Повести о битве на Липице тщательно перечисляет состав войска Юрия и его братьев. Упоминание «пешцев» «из сёл» должно было показать, что Юрий привлёк под свои знамёна всех, кого было можно, — вплоть до тех, кто никогда прежде в войнах не участвовал и серьёзной военной силы не представлял, но лишь увеличивал численность войска.
49. Попытка точного определения места битвы: 67. С. 197—228.
50. В других вариантах Повести наоборот: у Юрия 13 стягов (отдельных соединений), а труб и бубнов (отрядов) — 60; у Ярослава 17 стягов и по 40 труб и бубнов (30. Стб. 271).
51.36. Стб. 323